Сьенфуэгос - Страница 45


К оглавлению

45

Подоспевший дикарь тут же обрушил ему на голову страшный удар. Сьенфуэгоса еще долго потом преследовал жуткий треск этого удара, от которого череп андалузца раскололся, словно орех, разбитый кулаком великана.

Сьенфуэгос подумал об Ингрид.

Ее улыбка придала ему сил, которых оставалось совсем немного, а воспоминания о неподражаемом теле, что ждало его где-то вдали, заставили мчаться все дальше и дальше и забыть о том, что ноги как будто налились свинцом.

Дикий зверь на деформированных ногах, потрясая окровавленной дубинкой, рычал уже прямо у него за спиной.

От высокого утеса его отделяли лишь двадцать метров.

Сьенфуэгос мчался прямо на скалу; казалось, он вот-вот врежется в каменную стену, но неожиданно он вонзил в песок конец шеста и, взлетев в воздух на добрых четыре метра, с математической точностью приземлился на крохотный уступ, отчаянно балансируя над самой головой людоеда, который застыл, как вкопанный, не в силах понять, как вышло, что последняя жертва ускользнула из-под самого носа.

Подбежали другие дикари, и Сьенфуэгос начал быстро карабкаться на скалу, ломая ногти о камни, метр за метром взбираясь все выше — туда, где его не достанут брошенные копья. Каннибалы полезли следом, решив захватить его любой ценой.

Охота продолжалась, но здесь, среди скал, преимущество было на стороне канарца.

Когда десять минут спустя он остановился, чтобы посмотреть вниз, то обнаружил, что находится на высоте восьмидесяти метров над морем и лишь один из его врагов — тот самый, что размозжил голову Черному Месиасу — упорно продолжал преследование, в то время как его спутники предпочли спуститься на пляж.

Сьенфуэгос понял, что наконец-то в безопасности, пусть и ненадолго, и присел, чтобы перевести дух, глядя на кариба, который отчаянно пыхтел и задыхался, обнажая желтые зубы, словно хотел еще больше испугать и без того перепуганного канарца.

Внизу, на пляже, двое дикарей тащили за ноги окровавленное тело Дамасо Алькальде, все еще пытающегося сопротивляться — он визжал, как свинья, которую волокут на убой. Тело тащили в сторону Черного Месиаса, которому повезло несколько больше: он едва успел упасть на колени, когда страшный удар расколол ему череп, забрызгав мозгами песок.

Каннибал продолжал преследование, пока не потерял равновесие и чуть не сорвался в бездну, однако сумел уцепиться за край скалы и попытался нащупать ногой точку опоры, чтобы продолжить карабкаться вверх.

Сьенфуэгос взглянул на него.

Затем поглядел на остальных карибов, что сгрудились вокруг тел его несчастных друзей, кромсая их острыми каменными топорами, и принял внезапное решение: уперся концом шеста в уступ скалы не более метра шириной, находившийся в пяти метрах ниже, и плавно соскользнул по шесту с обычной ловкостью, которая в свое время так удивила капитана Леона де Луну, а теперь привела в такое же изумление дикарей: они застыли на месте, зачарованно наблюдая за Сьенфуэгосом.

Теперь его отделяло от преследователя не более четырех метров. Тот внезапно понял, что превратился из охотника в добычу, но его туповатому разуму требовалось довольно много времени, чтобы решить, как действовать в новой ситуации.

Очень неторопливо, почти с наслаждением, Сьенфуэгос распластался всем телом на склоне скалы и направил заостренный конец шеста в правый глаз ревущего в бессильной ярости дикаря.

Он ударил изо всех сил, вложив в этот удар всю злобу и ненависть, которых никогда не чувствовал в себе прежде. Глазное яблоко лопнуло, как яйцо, из глазницы брызнул мозг, и гнусная тварь с предсмертным визгом кубарем покатилась в пустоту и рухнула с тридцатиметровой высоты прямо на тело несчастного паренька, только что им убитого.

Карибы дружно испустили хриплый рев, потрясая оружием, и даже бросили в Сьенфуэгоса несколько камней, вполне отдавая себе отчет, что все равно не смогут его достать. Так что канарец просто уселся на каменном уступе, прислонился спиной к скале и свесил вниз ноги, болтая ими над пропастью, стараясь при этом унять предательскую дрожь в коленях.

И заплакал.

Он плакал, как ребенок, со слезами выплескивая всю боль последних дней, какую иным людям не испытать и за целую жизнь. Как неожиданно рвется натянутая струна, не выдержав напряжения, так внезапно лопнули его нервы, и измученное, обессиленное тело осталось лежать, будто сломанная кукла.

На долгое время — он сам не знал, на сколько именно — он словно выпал из реального мира, погрузившись в собственную боль, страх и бессилие; голова его казалась пустой, мысли носились где-то далеко, а он понимал лишь одно: что оказался жертвой и свидетелем кошмарной сцены — из такой ситуации никто не смог бы выбраться живым. Сьенфуэгос решил, что никогда в жизни ему уже не доведется увидеть нечто столь же чудовищное.

Но он ошибся.

Не прошло и нескольких минут, как он понял, насколько ошибался, думая, что ничего более ужасного в жизни быть не может. Когда ему удалось наконец вытереть слезы, унять дрожь в коленях и успокоить колотящееся сердце, Сьенфуэгос посмотрел вниз. От увиденного у него впервые за четырнадцать лет жизни закружилась голова; от ужаса он едва не выронил шест, а сам чуть не свалился в пропасть.

Там, внизу, менее чем в ста метрах от него, почти у самых его ног, отряд дикарей расположился вокруг останков Дамасо Алькальде и Черного Месиаса. Вскоре началась поистине демоническая оргия: дикари принялись кромсать их тела, пожирая сырое мясо. Казалось, они получали настоящее удовольствие, когда потоки крови стекали по их подбородкам, шеям, рукам и груди.

45