Сьенфуэгос - Страница 64

Пещеры, в которых укрывались люди Кошака, затопило; другая пещера — та, где прятали корабль, находилась выше, и потому ее залило лишь до половины, но вода приподняла корабль, и волны стали швырять его из стороны в сторону, угрожая разбить в щепки о стены пещеры.

Три человека погибли в первые же часы бури: одного унесло в океан гигантской волной, другого задавило упавшим деревом, а третьего, Немого Кико, буквально разрезало пополам упавшей с высоты тяжелой доской — ее острый край, с дьявольской точностью раскроив его тело, кости и внутренности, ушел в землю на целых полметра. Уцелевшие испанцы искали убежище где только можно — в скалах, между корней высоких сейб, в самых крепких хижинах и даже просто забивались в расселины.

Вероятно, первое и короткое облегчение оттого, что буря наконец-то успокоилась (когда форт оказался в самом центре урагана), и явилось причиной окончательного поражения испанцев. Потому что два дня спустя, когда в конце концов ветер действительно стих, они не пошевелились, опасаясь, что речь снова идет только о временной передышке, и это позволило воинам Каноабо гораздо раньше покинуть укрытия и напасть, не дав врагам возможности взяться за оружие, сгруппироваться и организовать оборону.

Безоружные, обескураженные только что пережитым, многие испанцы так и не сумели прийти в себя и не обрели способность ориентироваться в пространстве. Они сдались, почти не пытаясь оказать сопротивления, их пронзали прямо в укрытиях, заставали врасплох в гуще леса, когда они искали обратный путь, или прямо у порога злосчастного форта, куда они стремились в поисках потерянных товарищей.

Это была вероломная и бесчестная битва; сражение без врага и война без победы; попросту резня, в которой лишь астуриец Кошак, могучий Барбечо и конопатчик Кандидо Рыжий смогли продержаться дольше остальных. Стоя спина к спине, они отбивались от сотни туземцев, пока те не пригвоздили их живьем к столбу, еще недавно являвшемуся гордой мачтой «Галантной Марии».

Кровожадный Каноабо выбрал в качестве трофея голову его превосходительства губернатора Диего де Араны, а его воины удовольствовались одеждой и оружием, снятыми с убитых, а также колокольчиками, цветными бусами и круглыми зеркальцами, которые ветер разбросал по всему форту.

Когда торжествующее войско победителей удалилось наконец в горы, от первого в Новом Свете испанского поселения не осталось ничего, кроме развалин и изуродованных до неузнаваемости трупов. Густой запах цветов и свежего ветра смешивался с запахом бушующего моря и теплой крови, насквозь пропитавшей землю.

Понемногу ошеломленные члены мирного племени вождя Гуакарани, друга и союзника вице-короля Индий, адмирала Моря-Океана, его превосходительства Христофора Колумба, начали возвращаться из тайных убежищ в глубине острова, и с изумлением обнаружили останки прибывших из-за моря полубогов, повелителей грома и смерти.

18

Двадцать восьмого ноября 1493 года могучая эскадра адмирала Христофора Колумба, состоявшая из шестнадцати кораблей, на борту которых находилось более тысячи двухсот человек, вошла в залив и обнаружила на мысе лишь руины злополучного форта Рождества.

Его превосходительство вице-король Индий не выказал особого удивления или сожаления по поводу того, что тридцать девять несчастных, брошенных им на произвол судьбы, погибли, и даже не удосужился провести расследование или хотя бы допросить как следует своего союзника, вождя Гуакарани, который уж точно имел отношение к этой резне. Но большинство членов экспедиции были потрясены масштабами разыгравшейся трагедии и бесчеловечностью того, кому они вверили свое будущее.

И среди них, разумеется, сильнее всех скорбели дон Луис де Торрес, хромой Бонифасио, мастер Хуан де ла Коса и Ингрид Грасс, виконтесса де Тегисе.

— Неужели никого не осталось в живых? — воскликнула она, все еще не в силах поверить, что человек, которого она любила, за которым, бросив все, отправилась на край света, мертв. — Ни единого человека?

— Ни единого, сеньора, — ответил королевский толмач, лично опросивший нескольких туземцев. — Никто, похоже, не хочет разговаривать на эту тему, но одно совершенно ясно — всех убили.

Она больше ничего не желала знать. Ингрид заперлась у себя в каюте и два дня и две ночи оставалась там в полном одиночестве, не съев ни крошки и не желая никого видеть. Она боролась не столько с горем, сколько с желанием покончить с жизнью.

Для этого всего-то и нужно было распахнуть на корме окошко и броситься в воды, кишащие акулами, что вечно жаждали свежего мяса, но, возможно, именно мысль о подобном кошмарном конце ее остановила, хотя с этого мгновения жизнь потеряла для Ингрид всякий смысл.

За последний год она столько плакала, что и слезы уже были ни к чему — сколько бы она их не проливала, Ингрид не могла стереть из памяти сладостные воспоминания о прекрасном мальчике с рыжей шевелюрой и зелеными глазами, чьи руки она до сих пор ощущала на своем теле.

Ингрид не задумывалась о будущем. Ни минуты не размышляла о том, как отныне сложится ее жизнь, поскольку всё это было для нее теперь неважно, она лишь пыталась свыкнуться с мыслью, хоть и совершенно безуспешно, что ее возлюбленный мертв.

Через три дня, на заре, раздался тихий стук в дверь.

— Сеньора! — произнес с другой стороны двери Луис де Торрес. — Нашли могилу Сьенфуэгоса, и я решил, что вы, наверное, захотите ее посетить.

Ингрид открыла дверь, и Луис едва не вскрикнул от удивления при виде того, что произошло с былой красотой немки.